Заграничные паспорта и документы

Доказательства рая эбен александр читать. «Доказательство Рая. Цитаты из книги «Доказательство Рая. Реальный опыт нейрохирурга» Эбен Александер

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Пролог

Человек должен видеть вещи, как они есть, а не так, как он хочет их видеть.

Альберт Эйнштейн (1879 – 1955)

Маленьким я часто летал во сне. Обычно это происходило так. Мне снилось, будто я стою ночью в нашем дворе и смотрю на звезды, а потом вдруг отделяюсь от земли и медленно поднимаюсь вверх. Первые несколько дюймов подъема в воздух происходили самопроизвольно, без какого-либо участия с моей стороны. Но вскоре я заметил, что чем выше поднимаюсь, тем больше полет зависит от меня, точнее, от моего состояния. Если я бурно ликовал и возбуждался, то внезапно падал вниз, сильно ударяясь о землю. Но если я воспринимал полет спокойно, как нечто естественное, то стремительно уносился все выше и выше в звездное небо.

Возможно, отчасти из-за этих полетов во сне впоследствии у меня развилась страстная любовь к самолетам и ракетам – и вообще к любым летательным аппаратам, что могли снова подарить мне ощущение необъятного воздушного простора. Когда мне доводилось летать с родителями, то, каким бы дальним ни был перелет, меня невозможно было оторвать от иллюминатора. В сентябре 1968 года, в возрасте четырнадцати лет, я отдал все свои деньги, заработанные стрижкой лужаек, на занятия по управлению планером, которые вел один парень по имени Гус Стрит на Строберри-Хилл, небольшом «летном поле», заросшем травой, недалеко от моего родного городка Уинстон-Салем, Северная Каролина. До сих пор помню, как взволнованно колотилось мое сердце, когда я потянул на себя темно-красную круглую ручку, которая отцепила трос, соединяющий меня с самолетом-буксировщиком, и мой планер выкатился на взлетное поле. Впервые в жизни я испытал незабываемое чувство полной самостоятельности и свободы. Большинство моих друзей именно за это и любили бешеную езду на автомобиле, но, на мой взгляд, ничто не могло сравниться с восторгом от полета на высоте в тысячу футов.

В 1970-х годах, во время обучения в колледже университета Северной Каролины, я стал заниматься парашютным спортом. Наша команда казалась мне чем-то вроде тайного братства – ведь мы обладали особенными знаниями, не доступными всем остальным. Первые прыжки дались мне с большим трудом, меня одолевал настоящий страх. Но к двенадцатому прыжку, когда я шагнул за дверцу самолета, чтобы пролететь в свободном падении больше тысячи футов, прежде чем раскрою парашют (это был мой первый затяжной прыжок), я уже чувствовал себя уверенно. В колледже я совершил 365 прыжков с парашютом и налетал больше трех с половиной часов в свободном падении, выполняя в воздухе акробатические фигуры с двадцатью пятью товарищами. И хотя в 1976 году я перестал заниматься прыжками, мне продолжали сниться радостные и очень живые сны про скайдайвинг.

Больше всего мне нравилось прыгать ближе к вечеру, когда солнце начинало клониться к горизонту. Трудно описать мои чувства во время таких прыжков: мне казалось, что я все ближе и ближе подходил к тому, что невозможно определить, но чего я неистово жаждал. Это таинственное «нечто» не было восторженным ощущением полного одиночества, потому что обычно мы прыгали группами по пять, шесть, десять или двенадцать человек, составляя в свободном падении различные фигуры. И чем сложнее и труднее была фигура, тем больший восторг меня охватывал.

В 1975 году прекрасным осенним днем мы с ребятами из университета Северной Каролины и несколькими друзьями из Центра парашютной подготовки собрались потренироваться в групповых прыжках с построением фигур. Во время предпоследнего прыжка с легкого самолета D-18 «Бичкрафт» на высоте 10 500 футов мы делали снежинку из десяти человек. Нам удалось собраться в эту фигуру еще до отметки в 7000 футов, то есть мы целых восемнадцать секунд наслаждались полетом в этой фигуре, падая в разрыв между громадами высоких облаков, после чего на высоте 3500 футов разжали руки, отклонились друг от друга и раскрыли парашюты.

К моменту нашего приземления солнце стояло уже очень низко, над самой землей. Но мы быстро забрались в другой самолет и снова взлетели, так что нам удалось захватить последние лучи солнца и совершить еще один прыжок до его полного заката. На этот раз в прыжке участвовали двое новичков, которым впервые предстояла попытка присоединиться к фигуре, то есть подлететь к ней снаружи. Конечно, проще всего быть основным, базовым парашютистом, потому что ему нужно просто лететь вниз, тогда как остальным членам команды приходится маневрировать в воздухе, чтобы добраться до него и сцепиться с ним руками. Тем не менее оба новичка радовались трудному испытанию, как и мы, уже опытные парашютисты: ведь обучив молодых ребят, впоследствии мы вместе с ними могли совершать прыжки с еще более сложными фигурами.

Из группы в шесть человек, которой предстояло изобразить звезду над взлетно-посадочной полосой маленького аэродрома, расположенного вблизи городка Роанок-Рапидс, Северная Каролина, я должен был прыгать последним. Передо мной шел парень по имени Чак. Он обладал большим опытом в воздушной групповой акробатике. На высоте 7500 футов нас еще освещало солнце, но внизу уже поблескивали уличные фонари. Я всегда любил прыжки в сумерках, и этот обещал быть просто замечательным.

Мне предстояло покинуть самолет примерно через секунду после Чака, и чтобы догнать остальных, падение мое должно было проходить очень стремительно. Я решил нырнуть в воздух, как в море, вниз головой и в этом положении пролететь первые секунд семь. Это позволило бы мне падать почти на сто миль в час быстрее, чем мои товарищи, и оказаться на одном уровне с ними сразу после того, как они начнут сооружать звезду.

Обычно во время таких прыжков, спустившись до высоты 3500 футов, все парашютисты расцепляют руки и расходятся как можно дальше друг от друга. Затем каждый взмахивает руками, подавая сигнал, что готов раскрыть свой парашют, смотрит наверх, чтобы убедиться, что над ним никого нет, и только потом дергает за вытяжной трос.

– Три, два, один… Марш!

Один за другим самолет покинули четыре парашютиста, за ними и мы с Чаком. Летя вниз головой и набирая скорость в свободном падении, я ликовал, что уже второй раз за день вижу заход солнца. Приближаясь к команде, я уже собирался резко затормозить в воздухе, выбросив руки в стороны – у нас были костюмы с крыльями из ткани от запястий до бедер, которые создавали мощное сопротивление, полностью раскрываясь на большой скорости.

Но мне не пришлось этого сделать.

Отвесно падая в направлении фигуры, я заметил, что один из ребят приближается к ней слишком быстро. Не знаю, может быть, его напугал стремительный спуск в узкий разрыв между облаками, напомнив, что он со скоростью двести футов в секунду мчится навстречу гигантской планете, плохо различимой в сгущающейся темноте. Так или иначе, но вместо того, чтобы медленно присоединиться к группе, он вихрем налетел на нее. И пять оставшихся парашютистов беспорядочно закувыркались в воздухе. К тому же они были слишком близко друг к другу.

Этот парень оставил за собой мощный турбулентный след. Этот воздушный поток очень опасен. Стоит другому парашютисту попасть в него, как скорость его падения стремительно возрастет, и он врежется в того, кто находится под ним. Это в свою очередь придаст сильное ускорение обоим парашютистам и швырнет их на того, кто еще ниже. Короче, произойдет страшная трагедия.

Изогнувшись, я отклонился от беспорядочно падающей группы и маневрировал до тех пор, пока не оказался прямо над «точкой», магическим пунктом на земле, над которым мы должны были раскрыть парашюты и начать медленный двухминутный спуск.

Я повернул голову и с облегчением увидел, что остальные прыгуны уже отдаляются друг от друга. Среди них был и Чак. Но, к моему удивлению, он двигался в моем направлении и скоро завис прямо подо мной. Видимо, во время беспорядочного падения группа прошла высоту 2000 футов быстрее, чем ожидал Чак. А может, он считал себя везунчиком, который может и не соблюдать установленных правил.

«Он не должен меня увидеть!» Не успела эта мысль промелькнуть у меня в голове, как за спиной Чака рванул вверх цветной вытяжной парашют. Парашют поймал обтекающий Чака ветер, дувший со скоростью сто двадцать миль в час, и понес его на меня, одновременно вытягивая основной парашют.

С момента, когда над Чаком раскрылся вытяжной парашют, у меня оставались какие-то доли секунды, чтобы среагировать. Меньше чем через секунду я должен был врезаться в его основной парашют и, скорее всего, в него самого. Если на такой скорости я налечу на его руку или ногу, то просто оторву ее и при этом сам получу роковой удар. Если же мы столкнемся телами, то неизбежно разобьемся.

Говорят, в подобных ситуациях кажется, что все происходит намного медленнее, и это верно. Мой мозг фиксировал происходящее, которое заняло всего несколько микросекунд, но воспринимал его наподобие фильма с замедленной съемкой.

Как только над Чаком взметнулся вытяжной парашют, мои руки сами собой прижались к бокам, и я перевернулся вниз головой, слегка изогнувшись. Изгиб тела позволил немного прибавить скорости. В следующее мгновение я сделал резкий рывок в сторону по горизонтали, отчего мое тело превратилось в мощное крыло, что позволило пулей пронестись мимо Чака как раз перед его раскрывшимся основным парашютом.

Я промчался мимо него на скорости больше ста пятидесяти миль в час, или двести двадцать футов в секунду. Вряд ли он успел заметить выражение моего лица. Иначе он увидел бы на нем невероятное изумление. Каким-то чудом мне удалось за считаные доли секунды среагировать на ситуацию, которая, будь у меня время на обдумывание, показалась бы просто неразрешимой!

И все же… И все же я с ней справился, и в результате мы с Чаком благополучно приземлились. У меня создалось впечатление, что, столкнувшись с экстремальной ситуацией, мой мозг сработал как какой-то сверхмощный вычислитель.

Как это случилось? За время более чем двадцатилетней работы нейрохирургом – когда я изучал мозг, наблюдал за его работой и производил на нем операции – я часто задавался этим вопросом. И в итоге пришел к выводу, что мозг является настолько феноменальным органом, что мы даже не догадываемся о его невероятных способностях.

Сейчас-то я уже понимаю, что настоящий ответ на этот вопрос гораздо более сложный и принципиально иной. Но чтобы осознать это, мне пришлось пережить события, полностью изменившие мою жизнь и мировоззрение. Данная книга и посвящена этим событиям. Они доказали мне, что, каким бы замечательным органом ни был мозг человека, не он спас меня в тот роковой день. То, что вмешалось в действие в ту секунду, когда уже начал раскрываться основной парашют Чака, было другой, глубоко скрытой стороной моей личности. Это она сумела так мгновенно сработать, потому что, в отличие от моего мозга и тела, существует вне времени.

Это она заставляла меня, мальчишку, так рваться в небо. Это не только самая развитая и мудрая сторона нашей личности, но и самая глубинная, сокровенная. Однако большую часть моей взрослой жизни я в это не верил.

Однако теперь верю, и из дальнейшего рассказа вы поймете почему.

* * *

Моя профессия – нейрохирург.

В 1976 году я окончил университет Северной Каролины в Чэпел-Хилл по специальности химика и в 1980-м получил степень доктора в Медицинской школе Дьюкского университета. Одиннадцать лет, включая обучение в Медицинской школе, затем ординатуру в Дьюке, а также работу в Массачусетской общей больнице и в Медицинской школе Гарварда, я специализировался в нейроэндокринологии, изучал взаимодействие между нервной системой и эндокринной, состоящей из желез, вырабатывающих различные гормоны и регулирующих деятельность организма. Два года из этих одиннадцати лет я исследовал патологическую реакцию кровеносных сосудов определенных участков мозга при разрыве аневризмы – синдрома, известного как церебральный вазоспазм.

Окончив аспирантуру по специальности цереброваскулярной нейрохирургии в городе Ньюкасл-на-Тайне в Великобритании, я пятнадцать лет занимался преподавательской деятельностью в Гарвардской медицинской школе в должности адъюнкт-профессора по неврологии. За эти годы я прооперировал огромное количество пациентов, многие из которых поступали с крайне тяжелыми и опасными для жизни заболеваниями мозга.

Большое внимание я уделял изучению передовых методов лечения, в частности стереотаксической радиохирургии, которая позволяет хирургу локализованно воздействовать на определенную точку мозга радиационными лучами, не затрагивая окружающих тканей. Я принимал участие в развитии и использовании магнитно-резонансной томографии, которая представляет собой один из современных методов исследования опухолей мозга и различных нарушений его сосудистой системы. В течение этих лет я написал, один или в соавторстве с другими учеными, более ста пятидесяти статей для серьезных медицинских журналов и более двухсот раз выступал с докладами о своей работе на научно-медицинских конференциях по всему миру.

Одним словом, я целиком посвятил себя науке. Я считаю большой жизненной удачей то, что мне удалось найти свое призвание – познавая механизм функционирования организма человека, в особенности его мозга, врачевать людей с использованием достижений современной медицины. Но что не менее важно, я женился на замечательной женщине, подарившей мне двух прекрасных сыновей, и, хотя работа отнимала у меня достаточно много времени, я никогда не забывал о семье, которую всегда считал еще одним благословенным даром судьбы. Одним словом, моя жизнь складывалась очень удачно и счастливо.

Однако 10 ноября 2008 года, когда мне было пятьдесят четыре, удача, казалось, изменила мне. В результате очень редкого заболевания я на целых семь дней погрузился в кому. Все это время мой неокортекс – новая кора, то есть верхний слой полушарий мозга, который, в сущности, и делает нас людьми, – был отключен, не действовал, практически не существовал.

Когда у человека отключается мозг, он тоже перестает существовать. При моей специальности мне приходилось слышать множество рассказов людей, переживших необычный опыт, как правило после остановки сердца: якобы они оказывались в каком-то таинственном и прекрасном месте, разговаривали с умершими родственниками и даже лицезрели самого Господа Бога.

Все эти рассказы, конечно, были очень интересными, но, на мой взгляд, представляли собой фантазии, чистый вымысел. Что вызывает эти «потусторонние» переживания, о которых говорят люди, пережившие клиническую смерть? Я ничего не утверждал, но в глубине души был уверен, что они связаны с какими-то нарушениями в работе мозга. Все наши переживания и представления берут начало в сознании. Если же мозг парализован, отключен, вы не можете находиться в сознании.

Потому что мозг – это механизм, который прежде всего продуцирует сознание. Разрушение этого механизма означает смерть сознания. При всем невероятно сложном и таинственном функционировании мозга это просто как дважды два. Выдерните шнур из розетки, и телевизор перестанет работать. И шоу заканчивается, как бы оно вам ни нравилось. Приблизительно так я сказал бы до того, как отключился мой собственный мозг.

Во время комы мой мозг не то чтобы работал неправильно – он вообще не работал. Сейчас я думаю, что именно полностью не функционирующий мозг и повлек за собой глубину и интенсивность опыта клинической смерти (ОКС), который я перенес во время комы. Большинство рассказов об ОКС получены от людей, переживших временную остановку сердца. В этих случаях неокортекс тоже на время отключается, но не подвергается необратимым повреждениям – в том случае, если не позже чем через четыре минуты поступление насыщенной кислородом крови в мозг восстанавливается при помощи сердечно-легочной реанимации или благодаря самопроизвольному восстановлению сердечной деятельности. Но в моем случае неокортекс не подавал признаков жизни! Я столкнулся с реальностью мира сознания, который существовал абсолютно независимо от моего бездействующего мозга.

Личный опыт клинической смерти стал для меня настоящим взрывом, потрясением. Как нейрохирург, имеющий за плечами большой стаж научной и практической работы, я лучше других мог не только верно оценить реальность испытанного мной, но и сделать соответствующие выводы.

Эти выводы невероятно важны. Мой опыт показал мне, что смерть организма и мозга не означает смерть сознания, что человеческая жизнь продолжается и после погребения его материального тела. Но самое важное – она продолжается под пристальным взглядом Бога, Который любит всех нас и заботится о каждом из нас и о том мире, куда в конечном счете идет сама вселенная и все, что в ней есть.

Мир, где я оказался, был реальным – настолько реальным, что по сравнению с этим миром жизнь, которую мы ведем здесь и сейчас, является полностью призрачной. Однако это не означает, что я не дорожу своей теперешней жизнью. Напротив, я ценю ее еще больше, чем прежде. Потому что теперь я понимаю ее истинное значение.

Жизнь не является чем-то бессмысленным. Но отсюда мы не в состоянии это понять, во всяком случае, далеко не всегда. История происшедшего со мной за время пребывания в коме исполнена глубочайшего смысла. Но рассказать о ней довольно трудно, так как она слишком чужда нашим привычным представлениям. Я не могу кричать о ней на весь мир. Вместе с тем мои выводы основаны на медицинском анализе и знании самых передовых концепций науки о мозге и сознании. Осознав истину, лежащую в основе моего путешествия, я понял, что просто обязан поведать о ней. Сделать это самым достойным образом стало для меня главной задачей.

Это не значит, что я оставил научную и практическую деятельность нейрохирурга. Просто теперь, когда мне выпала честь понять, что наша жизнь не заканчивается со смертью тела и мозга, я считаю своим долгом, своим призванием рассказать людям о том, что видел за пределами своего тела и этого мира. Особенно важным мне представляется сделать это для тех, кто слышал рассказы о подобных моему случаях и хотел бы им верить, но что-то мешает этим людям целиком принять их на веру.

Моя книга и заключенное в ней духовное послание обращено в первую очередь именно им. Мой рассказ невероятно важен и при этом полностью правдив.

«Реальность без завесы» Зиада Масри — книга потрясающая. Альберт Эйнштейн писал, что «Реальность — это всего лишь иллюзия, хотя и очень навязчивая», а Зиад Масри сделал все, чтобы собрать для вас доказательства этому. Каждая концепция в книге опирается на предыдущую, а все элементы складываются в единую картину. Увидев реальность целостной на энергетическом и духовном уровнях, вы сможете по-новому взглянуть на жизнь, мир вокруг, Вселенную и сам смысл бытия.

Отрывок из главы "Путь души" читайте ниже.

Термин «околосмертные переживания» (ОСП) был предложен доктором Рэймондом Моуди в весьма занимательной книге «Жизнь после жизни» . Согласно определению, сформулированному Международной ассоциацией исследований околосмертных состояний, ОСП  — то, что испытывает человек, переживший эпизод умирания; опыт людей, которых объявили клинически мертвыми, которые были очень близки к состоянию физической смерти или находились в ситуации, когда смерть весьма вероятна или кажется неизбежной. Пережившие такой опыт часто утверждают, что термин околосмертный некорректен, поскольку это было именно состояние смерти , а не просто близкое к ней и действительно, многих из них врачи объявили клинически мертвыми.

Подтвержденный околосмертный опыт пережили без преувеличения миллионы людей по всему миру, в том числе такие выдающиеся личности, как Карл Юнг и Джордж Лукас,  — так что мы располагаем обширной базой эмпирических данных, на основании которой можно делать определенные выводы. Огромное количество сообщений об ОСП поступило от детей, которые всегда говорят о том, что видят, как нельзя более простодушно и непредвзято.

В подавляющем большинстве случаев околосмертный опыт сопровождается ощущением любви, радости, покоя и блаженства. Лишь относительно небольшое число людей сообщают о негативных переживаниях, связанных с чувством страха. При этом ОСП неизменно характеризуются как сверхреальные  — даже более реальные, чем земная жизнь.

Но что самое интересное, в миллионах свидетельств об околосмертном опыте и отчетах о переживаниях в состоянии гипноза, как оказывается, много общего. И в тех и в других случаях речь идет о внетелесном состоянии, о полной осознанности (сознание, однако, пребывает вне тела, а иногда даже взирает на него сверху), световом туннеле (то есть «кротовой норе», ведущей в другое измерение), встрече с уже покойными любимыми людьми, контакте с источающими любовь духовными сущностями, перепросмотре жизни, невероятно красивых ландшафтах и потрясающем чувстве жизненного предназначения и всеобщего знания.

Несмотря на очевидное трансформирующее воздействие, которое такие переживания обычно оказывают на людей, и неопровержимые физические доказательства пребывания вне тела в состоянии полной потери сознания или даже клинической смерти (в частности, пережившие опыт клинической смерти знают, о чем в это время говорили врачи, медсестры и родственники, даже если те находились в другом помещении; или духовные проводники показывают им события будущего, которые в дальнейшем в точности сбываются), большинство врачей по-прежнему скептически относятся к ОСП, считая их галлюцинациями, продуцируемыми мозгом во временном травматическом состоянии клинической смерти. Однако окончательное доказательство того, что эти переживания имеют не галлюцинаторный характер, привел доктор Эбен Александер, задокументировавший собственные ОСП в невероятной книге «Доказательство Рая. Реальный опыт нейрохирурга» .

Нейрохирург Александер до того, как сам пережил околосмертный опыт, был убежденным скептиком. Многие его пациенты сообщали о глубоких ОСП, но он все время отмахивался от их переживаний, списывая их на галлюциноз. Но врачу пришлось резко переменить свои взгляды, когда он, заразившись редким вирусом, на несколько дней впал в кому. Этот случай интересен и выделяется среди прочих тем, что данный вирус поражал мозг, в результате чего у Александера этот орган полностью вышел из строя, а неработающий мозг не в состоянии создавать даже галлюцинации. Поэтому если бы сознание действительно являлось продуктом мозговой деятельности, как считают многие нейрохирурги, то в ситуации доктора Александера любые переживания были бы совершенно исключены. Его мозг не мог производить ни мыслей, ни эмоций, и, разумеется, вся электрическая активность центральной нервной системы, за которой велось наблюдение на протяжении всей недельной комы, абсолютно ничего не показывала. И тем не менее то, что он переживал, вовсе не было «ничем».

Вместо того чтобы ничего не видеть и не чувствовать, врач стал участником чрезвычайно удивительных событий. Он побывал на том свете и испытал невероятные переживания  — притом что его мозг был полностью выключен. Он не мог все это вообразить или увидеть во сне, поскольку его мозг, пораженный редким вирусом, бездействовал. Поскольку с точки зрения науки данное обстоятельство исключает любые галлюцинации, как и внушение и воображение, из этого следует единственный вывод: доктор Александер пребывал вне тела как чистое сознание и мир, о котором он рассказывает, и все, что он видел, реальны на 100%.

Сообщение ученого, если учитывать изложенные нем факты, чрезвычайно увлекательно и революционно в научном отношении. Оно недвусмысленно доказывает не только то, что мы никогда не утрачиваем сознание, но и то, что осознание способно принимать самые разные неповторимые формы (Александер пишет, что был просто точкой осознанности в разных временных периодах, лишенной представлений о себе и личной идентичности, что подтверждает научное положение, рассмотренное нами ранее: все во Вселенной наделено осознанностью). Кроме того, оно указывает на существование совершенно реального мира, который в самом буквальном смысле, является Раем.

Особенно интересна история доктора Александера тем, что она, являясь научным подтверждением околосмертных переживаний других людей и исследований гипнотерапевтов, таких как Ньютон, описывает не просто сферы жизни-между-жизнями, но, по-видимому, и самый настоящий рай — совершенный мир высшей красоты  — и позволяет нам заглянуть в поразительную область за гранью физического существования.

В этой книге доктор Эбен Александер, нейрохирург с 25-летним стажем, профессор, преподававший в Гарвардской медицинской школе и других крупных американских университетах, делится с читателем впечатлениями о своем путешествии на тот свет.

Его случай уникален. Пораженный внезапной и необъяснимой формой бактериального менингита, он чудесным образом исцелился после семидневной комы. Высокообразованный медик с огромным практическим опытом, который прежде не только не верил в загробную жизнь, но и мысли о ней не допускал, испытал перемещение своего "я" в высшие миры и столкнулся там с такими поразительными явлениями и откровениями, что, вернувшись к земной жизни, счел своим долгом ученого и врачевателя поведать о них всему миру.

Правообладателям! Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает Ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Самый Свежачок! Книжные поступления за сегодня

  • Рестарт: Как прожить много жизней
    Хакамада Ирина Муцуовна
    Наука, Образование , Психология , Религия и духовность , Самосовершенствование

    Что делать, если все вокруг потеряло смысл, раздражает или просто надоело? Как начать сначала, когда нет сил, вдохновения и кажется, что все пошло не так? Ирина Хакамада предлагает свои знания и опыт. Она рассказывает о потерях и обретениях, о мотивации и энергии, о том, как включить кнопку «перезагрузки» и не бояться начинать с нуля.

    Цель этой книги - помочь вам очистить сознание от прошлого, негативного опыта, включить интуицию на максимум и настроиться на крутые, кардинальные, смелые перемены.

    Ведь каждый из нас может прожить много захватывающих жизней, нужно только решиться.

  • Горшок золота
    Стивенз Джеймз
    ,

    Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться. В 2019-м мы решили подарить нашей аудитории самую знаменитую работу Стивенза – роман, ставший визитной карточкой писателя и навсегда создавший ему репутацию в мире западной словесности.

    Из коллекции «Пять новых стихотворений» (1913)

  • Дикарь. Часть 11. Серый кардинал
    Усманов Хайдарали
    Фантастика , Боевая фантастика , Космическая фантастика , Научная Фантастика

    Попасть в чужое тело? Да легко! Выжить в чужом мире? Да запросто! Особенно если ты в прошлой жизни был каким-то учёным или бойцом элитного спецназа… А вот, что делать, если ты практически ничего не помнишь из своей прошлой жизни? Рядом был старик, который скончался, едва смог поставить тебя на ноги? Да и оказался ты на планете, где сама жизнь подразумевает… Смерть? Приключения Дикаря в мирах Содружества продолжаются! Содержит нецензурную брань.

Набор «Неделька» -- топ новинок -- лидеров за неделю!

  • Пробуждение хранителя
    Минаева Анна
    Любовные романы , Любовно-фантастические романы

    Ночь, ставшая кошмаром для мира, перевернула мою жизнь с ног на голову. Теперь я, не так давно узнавшая о своей силе, должна подчинить себе все четыре стихии. К счастью, не я одна. Да только вряд ли мне это сильно поможет.

    Но даже в часы, когда опускаются руки, найдутся люди, способные поддержать. Никогда бы не подумала, что одним из них станет Кейн Лакруа. Тот, кто раздражает меня одним своим существованием. Чьи мотивы мне непонятны, а от одного только пристального взгляда бросает в дрожь.

  • Драконья традиция
    Геярова Ная

    Представлюсь. Тиана Фат – ведьма. К тому же артефактор высшей категории. Я подписала договор на преподавание артефакторики в государстве за гранью. Мне обещали умопомрачительную карьеру, сногсшибательную оплату и собственное жилье. Вот только никто не предупредил, что мне придется работать с драконами. А в драконьей академии есть негласная, но обязательная традиция. Преподавательница должна выйти замуж. И обязательно за… дракона!

    Что за странный обычай? Кто его придумал? Ах, это проклятие, наложенное древним демоном? Что ж, придется его потревожить и переписать этот пункт драконьих традиций.

    Что значит – не существует заклинаний, чтобы вызвать демона? Я его вызову! Даже если придется переквалифицироваться в демонолога.

    И не смейте звать меня замуж, драконы наглые! Я здесь не за этим.

  • Ведьма в белом халате
    Лисина Александра
    ,

    Испокон веков рядом с людьми жили кикиморы, лешие, вампиры, оборотни, домовые. Долгое время мы скрывали свое существование, но со временем магия, как и человеческие технологии, достигла такого уровня, что прятаться по лесам и подземельям стало невыгодно. Теперь, благодаря заклинаниям, мы свободно живем среди людей: в городах, бок о бок с вами, хотя вы об этом не подозреваете. И мы так же, как все, работаем, пользуемся интернетом. У нас даже полиция своя есть! И, конечно же, собственная медицина, о которой я, Ольга Белова, знаю не понаслышке. Ведь по профессии я врач. Хотя чаще меня называют ведьмой в белом халате.

Эбен Александер

Доказательство Рая. Реальный опыт нейрохирурга

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Человек должен видеть вещи, как они есть, а не так, как он хочет их видеть.

Альберт Эйнштейн (1879 – 1955)

Маленьким я часто летал во сне. Обычно это происходило так. Мне снилось, будто я стою ночью в нашем дворе и смотрю на звезды, а потом вдруг отделяюсь от земли и медленно поднимаюсь вверх. Первые несколько дюймов подъема в воздух происходили самопроизвольно, без какого-либо участия с моей стороны. Но вскоре я заметил, что чем выше поднимаюсь, тем больше полет зависит от меня, точнее, от моего состояния. Если я бурно ликовал и возбуждался, то внезапно падал вниз, сильно ударяясь о землю. Но если я воспринимал полет спокойно, как нечто естественное, то стремительно уносился все выше и выше в звездное небо.

Возможно, отчасти из-за этих полетов во сне впоследствии у меня развилась страстная любовь к самолетам и ракетам – и вообще к любым летательным аппаратам, что могли снова подарить мне ощущение необъятного воздушного простора. Когда мне доводилось летать с родителями, то, каким бы дальним ни был перелет, меня невозможно было оторвать от иллюминатора. В сентябре 1968 года, в возрасте четырнадцати лет, я отдал все свои деньги, заработанные стрижкой лужаек, на занятия по управлению планером, которые вел один парень по имени Гус Стрит на Строберри-Хилл, небольшом «летном поле», заросшем травой, недалеко от моего родного городка Уинстон-Салем, Северная Каролина. До сих пор помню, как взволнованно колотилось мое сердце, когда я потянул на себя темно-красную круглую ручку, которая отцепила трос, соединяющий меня с самолетом-буксировщиком, и мой планер выкатился на взлетное поле. Впервые в жизни я испытал незабываемое чувство полной самостоятельности и свободы. Большинство моих друзей именно за это и любили бешеную езду на автомобиле, но, на мой взгляд, ничто не могло сравниться с восторгом от полета на высоте в тысячу футов.

В 1970-х годах, во время обучения в колледже университета Северной Каролины, я стал заниматься парашютным спортом. Наша команда казалась мне чем-то вроде тайного братства – ведь мы обладали особенными знаниями, не доступными всем остальным. Первые прыжки дались мне с большим трудом, меня одолевал настоящий страх. Но к двенадцатому прыжку, когда я шагнул за дверцу самолета, чтобы пролететь в свободном падении больше тысячи футов, прежде чем раскрою парашют (это был мой первый затяжной прыжок), я уже чувствовал себя уверенно. В колледже я совершил 365 прыжков с парашютом и налетал больше трех с половиной часов в свободном падении, выполняя в воздухе акробатические фигуры с двадцатью пятью товарищами. И хотя в 1976 году я перестал заниматься прыжками, мне продолжали сниться радостные и очень живые сны про скайдайвинг.

Больше всего мне нравилось прыгать ближе к вечеру, когда солнце начинало клониться к горизонту. Трудно описать мои чувства во время таких прыжков: мне казалось, что я все ближе и ближе подходил к тому, что невозможно определить, но чего я неистово жаждал. Это таинственное «нечто» не было восторженным ощущением полного одиночества, потому что обычно мы прыгали группами по пять, шесть, десять или двенадцать человек, составляя в свободном падении различные фигуры. И чем сложнее и труднее была фигура, тем больший восторг меня охватывал.

В 1975 году прекрасным осенним днем мы с ребятами из университета Северной Каролины и несколькими друзьями из Центра парашютной подготовки собрались потренироваться в групповых прыжках с построением фигур. Во время предпоследнего прыжка с легкого самолета D-18 «Бичкрафт» на высоте 10 500 футов мы делали снежинку из десяти человек. Нам удалось собраться в эту фигуру еще до отметки в 7000 футов, то есть мы целых восемнадцать секунд наслаждались полетом в этой фигуре, падая в разрыв между громадами высоких облаков, после чего на высоте 3500 футов разжали руки, отклонились друг от друга и раскрыли парашюты.

К моменту нашего приземления солнце стояло уже очень низко, над самой землей. Но мы быстро забрались в другой самолет и снова взлетели, так что нам удалось захватить последние лучи солнца и совершить еще один прыжок до его полного заката. На этот раз в прыжке участвовали двое новичков, которым впервые предстояла попытка присоединиться к фигуре, то есть подлететь к ней снаружи. Конечно, проще всего быть основным, базовым парашютистом, потому что ему нужно просто лететь вниз, тогда как остальным членам команды приходится маневрировать в воздухе, чтобы добраться до него и сцепиться с ним руками. Тем не менее оба новичка радовались трудному испытанию, как и мы, уже опытные парашютисты: ведь обучив молодых ребят, впоследствии мы вместе с ними могли совершать прыжки с еще более сложными фигурами.

Из группы в шесть человек, которой предстояло изобразить звезду над взлетно-посадочной полосой маленького аэродрома, расположенного вблизи городка Роанок-Рапидс, Северная Каролина, я должен был прыгать последним. Передо мной шел парень по имени Чак. Он обладал большим опытом в воздушной групповой акробатике. На высоте 7500 футов нас еще освещало солнце, но внизу уже поблескивали уличные фонари. Я всегда любил прыжки в сумерках, и этот обещал быть просто замечательным.

Мне предстояло покинуть самолет примерно через секунду после Чака, и чтобы догнать остальных, падение мое должно было проходить очень стремительно. Я решил нырнуть в воздух, как в море, вниз головой и в этом положении пролететь первые секунд семь. Это позволило бы мне падать почти на сто миль в час быстрее, чем мои товарищи, и оказаться на одном уровне с ними сразу после того, как они начнут сооружать звезду.

Обычно во время таких прыжков, спустившись до высоты 3500 футов, все парашютисты расцепляют руки и расходятся как можно дальше друг от друга. Затем каждый взмахивает руками, подавая сигнал, что готов раскрыть свой парашют, смотрит наверх, чтобы убедиться, что над ним никого нет, и только потом дергает за вытяжной трос.

– Три, два, один… Марш!

Один за другим самолет покинули четыре парашютиста, за ними и мы с Чаком. Летя вниз головой и набирая скорость в свободном падении, я ликовал, что уже второй раз за день вижу заход солнца. Приближаясь к команде, я уже собирался резко затормозить в воздухе, выбросив руки в стороны – у нас были костюмы с крыльями из ткани от запястий до бедер, которые создавали мощное сопротивление, полностью раскрываясь на большой скорости.

Но мне не пришлось этого сделать.

Отвесно падая в направлении фигуры, я заметил, что один из ребят приближается к ней слишком быстро. Не знаю, может быть, его напугал стремительный спуск в узкий разрыв между облаками, напомнив, что он со скоростью двести футов в секунду мчится навстречу гигантской планете, плохо различимой в сгущающейся темноте. Так или иначе, но вместо того, чтобы медленно присоединиться к группе, он вихрем налетел на нее. И пять оставшихся парашютистов беспорядочно закувыркались в воздухе. К тому же они были слишком близко друг к другу.

Этот парень оставил за собой мощный турбулентный след. Этот воздушный поток очень опасен. Стоит другому парашютисту попасть в него, как скорость его падения стремительно возрастет, и он врежется в того, кто находится под ним. Это в свою очередь придаст сильное ускорение обоим парашютистам и швырнет их на того, кто еще ниже. Короче, произойдет страшная трагедия.

Изогнувшись, я отклонился от беспорядочно падающей группы и маневрировал до тех пор, пока не оказался прямо над «точкой», магическим пунктом на земле, над которым мы должны были раскрыть парашюты и начать медленный двухминутный спуск.